ПОСЛЕДНИЙ СВИДЕТЕЛЬ

Он называет себя «последним свидетелем». И не только оттого, что в деревне на 100 дворов три коренных жителя осталось, что он историю каждого дома знает, но и потому, что деревню эту ещё с довоенных времён помнит. Я же отношу своего собеседника к рабочей интеллигенции. К счастью, они ещё не перевелись в российской глубинке, и повстречаться с таким – словно в удушливую жарынь из криницы водицы испить.

...Каждые 15-20 минут за окнами добротной избы-шестистенки с уханьем проползают многотонные составы. Плавна, нетороплива, выверена и проста речь дяди Коли. Он – низкоросл, худ, узкоплеч, жилист. Взгляд его прям, пронзителен, добр и ласков, с искринкой. Мы – за столом, хлебосольно уставленным домашне-огородной снедью. Дом, как и вся его начинка: буфет, комод, шкаф, табуретки – всё изготовлено по собственным чертежам, своими руками, в одиночку. В нашу беседу иногда вплетается просьба-приглашение жены дяди Коли: «Кушайте, кушайте, пожалуйста!» При этом Мария Максимовна делает жест в сторону той или иной тарелки, как бы подвигая её ближе к гостю. Так умеют потчевать только в деревнях. В разговоре тётя Маня не участвует – слушает, время от времени поглаживая мужнину руку.

Вырастили супруги четырёх дочерей. Всем четырём дядя Коля (не поворачивается язык Николаем Андреевичем называть) дома помог поставить, всем четырём мебели намастерил. Мастер на все руки. От плотницкой работы до слесарной – всё ему по силам. Как-то однажды племянника игрушечной винтовкой с прикладом, неотличимым от настоящего, и стволом из металлической трубки одарил.

Жалеет только, что плохо знает физику – учиться возможности не было. А читал много. В долгие зимы, когда работы по домашнему хозяйству было меньше, читал исторические книги и книги о войне. Сейчас зрение не позволяет. Память у дяди Коли отменная. Знает наизусть много стихов, и не из тех, что в школе по велению программы учил, а те, что понравились, легли на душу и запомнились сами собой. Да и натура у дяди Коли поэтическая: когда расчищал отведённое под сенокос сельсоветом место, на задворках, специально-намеренно, на краю, обочь будущей луговины, оставил берёзки. Они до сих пор радуют глаз. Из них четыре, стоящие вместе, это символически четыре дочки.

Задолго до горбачёвской перестройки на станции Чудцы, благодаря дяде Коле, – а был он тогда депутатом сельского Совета – восстановили дорогу по деревне. До этого можно было проехать только на тракторе или лошади. Дорога была сделана с минимальными затратами из отходов с Пикалёвского глинозёмного завода. Дорога функционирует и по сей день. Муниципальные власти время от времени ею занимаются, ремонтируют её.

…Николай Андреевич Сафонов родился в Тихвине, в 1927 году. Вскоре отец его, Андрей Петрович, 1902 года рождения, по окончании тихвинского училища телеграфистов был направлен на работу на ст. Коли, затем назначен помощником начальника, а в 1939-ом – начальником станции Чудцы. Жили в казарме, в так называемых казённых общежитиях железнодорожников. В помещении вокзала отец организовал клуб, где обучал танцам молодёжь, ставил любительские спектакли, водили хороводы, пели…

13-летний Коля хорошо помнит, как в первый день Великой Отечественной войны руководители МТС собрали митинг:

«…Говорили о быстрой и победной войне, наподобие финской. Только один сказал, что с немцами так быстро и легко не получится. О колоссальных жертвах войны с Финляндией тогда и не знали».

…От станции Чудцы до Санкт-Петербурга по железной дороге 255 км. «Железку», соединяющую столицу империи с Вологдой и Архангельском, начали строить в начале XX века. В 1905 году в Чудцах появился водопровод, водонапорная башня, водокачка. Воду качали из соседнего озера.

Не следует путать деревню Чудцы со станцией Чудцы. Если станция Чудцы обязана, как уже отмечалось выше, строительству «железки», то деревня Чудцы – некогда проходившему Тихвинско-Устюженскому почтовому тракту, ямщицкой станции, ссудо-сборной кассе Госбанка. От тракта и по сей день остались напоминания: насыпь и дорога ровная. В 1920-х годах было в Чудцах несколько домов, да около трёх десятков жителей. В 1930-е годы за счёт насильственного переселения с хуторов население увеличилось. Переехал и поселился здесь со своей семьёй и Максим Васильевич Егоров, отец будущей жены Николая Андреевича Сафонова. К 1941 году станция Чудцы была по тем временам уже довольно крупным населённым пунктом. Люди работали не только на железной дороге, но и на местной нефтебазе, на МТС (машинно-тракторной станции), скотном дворе, в колхозе «Искра», дом в дом соседствующего с Чудцами, в начальной школе:

«…В 1941 году я пошёл в седьмой класс. Школа в соседней деревне, за семь километров. Учёба закончилась 27 сентября, в первый день немецкой бомбёжки: с этого дня немцы стали бомбить станцию ежедневно по три раза и в одно и то же время. Воронки от первых фашистских бомб вызывали интерес. Конечно, побежали смотреть. Потом привыкли. Существенных разрушений немцы не нанесли: ни водокачка, ни водонапорная башня, ни вокзал не пострадали. Стоял и кран для заправки поездов. Может, они специально для себя оставляли, – делает предположение Николай Андреевич. Разбомбили только нефтебазу. Конечно, станцию охраняли: зенитки стояли у двухэтажного дома бывших купцов Валетовых и прямо возле вокзала».

…Сначала мальчишки решили отправиться на лесозаготовки, чтобы помочь фронту и не сидеть без дела. До озера Хвойное, где работали лесозаготовители, было 8 км. Пришли. Переночевали, и отправили мальчишек домой. Малы, мол, ещё.

Потом пришла разнарядка, и мальчишек действительно отправили на лесозаготовки:

«…Позже меня приняли на железную дорогу – юнгой. До войны жёны начальников и чиновников не работали, числились домохозяйками, вот подростка и взяли в помощь женщинам, которые пошли работать в военное время: мужчины уходили на фронт, да и жить на что-то надо было».

Юнга железной дороги строгал карточки – так назывались прокладки из берёзы под рельсы, между шпалой и рельсом, на стыках против болтов:

«Такие щепки должны были быть строго одинакового размера и толщины. В карточках делалось по три отверстия. Регулировать рельсы на стыках – тяжёлая физическая работа. Рельсы пучило или зажимало, что могло привести к крушению поезда.

Зимой ходил на снегоборьбу. Вдоль железной дороги ставили деревянные щиты в тех местах, где по природным условиям собиралось много снега. Но и пути всё равно надо было чистить. Дорога имела важное стратегическое назначение – по ней шло основное снабжение блокадного Ленинграда и правого фланга Волховского фронта.

С конца января 1942 года через станцию пошли эшелоны с эвакуированными ленинградцами. Оголодавших, истощённых до предела людей нельзя сразу много кормить, а их кормили, когда они попадали на эвакопункты «большой» земли. У людей начинался понос, страшные кишечные колики, люди массово умирали».

На вынужденных остановках трупы снимали с эшелонов, присыпали снегом, из вагонов лопатами выскребали поносную жижу. Весной на многие сотни метров по станции разносилась невыносимая вонь, от которой можно было избавиться, только надёжно закопав останки в землю.

Запомнилось ещё юнге, как немцы сильно бомбили санитарный поезд, прямо на станции:

«Моя будущая жена Мария Максимовна с сестрой Евдокией помогали переносить раненых из вагонов в укрытие, а её мать Татьяна Ивановна и младшая сестра Нина сидели в подвале. Поезд фашисты всё-таки добили. Он чуть-чуть не добрался до госпиталя в посёлке Ефимовский, через одну остановку от Чудцов.

А на 259-м км, в четырёх километрах от Чудцов немцы разбомбили военный эшелон с продуктами. Все, кто мог, ходили помогать перегружать продукты и расчищать рельсы. За работу давали паёк продуктами. Один мужчина украл бочку с селёдкой, укатил в лес. Но его поймали.

Во время войны от железнодорожной ветки был сделан секретный отвод в лес, так называемый «Тупик», который маскировался. В лесу был склад боеприпасов. Но немцы пронюхали про него, и всё старались разбомбить. Оказалось, что на станции Пикалёво был предатель. Предателя раскрыли после того, как его малолетнюю дочку угостили конфетой, а та возьми и похвастайся, дескать, я конфеты уже пробовала. Как? Откуда? «А как папа с печкой поговорит, нам всегда конфеты дают». Оказалось, что её папа предатель, радиостанцию в печи прятал. Немцам так и не удалось склад боеприпасов разбомбить».

Ещё воспоминания из военного детства и отрочества:

«До войны на железной дороге работали в 4 смены – по 6 часов – в военное время перешли на трёхсменку – по 8 часов: людей не хватало. Однажды на пакгаузе разгружалась воинская часть. Оттуда выводили разгруженные платформы. Проходило маневрирование. Отец дежурил третьи сутки, из Колей позвонила сменщица, сказала, что заболела. И отец остался на дежурстве. А надо было вызвать смену из центра. В 12 часов ночи отец позвонил в Тихвин главному и спросил – как стрелки? Дежурный ответил – всё в порядке. Отец поверил на слово, не проверил, как переведена стрелка. Прибывший поезд попал на запасной путь, произошла авария, три вагона сошли с рельсов. Поезд не военный, никто из людей не пострадал, но отца сразу же арестовали и отправили в Череповец. Поехал в полуботиночках и демисезонной шинельке. Моя мама, Таисия Васильевна, возила ему на зону сапоги, как он и просил в единственном письме, но передачу не приняли, по закону передача положена только через 6 месяцев. Позже моей матери
сообщили о его смерти. Даже не знаем, где похоронен. После этого меня и взяли на работу, на железную дорогу.

В сентябре 1943 друг пригласил на работу в МТС, где он работал бухгалтером, а я дружил с его младшими братьями. Мне не было ещё 16-ти лет. Работал на подхвате и по обслуживанию машин. Например, портилось зажигание, и мне удавалось его исправить. Как-то однажды начальнику надо было ехать, а шофёра нет, ну я и вызвался. Он и говорит: «Руль-то удержишь?» А я отвечаю: «Удержу!»

Так с 1 апреля 1943 года я стал шофёром. В 1944 году после освобождения Гатчины отправили меня на обучение. Уже пришли повестки на фронт, на мой год призыва, но война шла к завершению, а работать в тылу было некому, и по ходатайству начальства мне и моим одногодкам дали бронь.

До 1945 года ездил на полуторке, на газогенераторной машине – ездила на дровах».

Будущая супруга дяди Коли Мария Максимовна всю жизнь отработала на железной дороге. Начала 17-летней девчонкой – дежурной по переезду:

«…Идут через переезд беженцы. Много беженцев. Едут военные в сторону фронта… Перегоняют погонщики в глубь тыла гурты скота… Однажды прямо на переезде упала большая дойная корова – идти уже не могла, сбила копыта долгой дорогой. Аварийная ситуация по тем временам это… Повезло, что проезжала полуторка с военными, они и отвели беду, эту корову погрузили к себе в кузов, выдав колхознику, перегонявшему животных, соответствующую бумагу. После войны Мария Максимовна окончила курсы секретарей-машинисток, но её поставили работать табельщицей, вести учёт рабочего времени на станции».

…Довелось Николаю Андреевичу и в колхозе поработать:

«…Маленькие колхозы объединяли в большие. Председатели менялись каждый год. Паспортов колхозникам не полагалось. Выйти из колхоза было почти невозможно. За попытку могли и посадить в тюрьму на полгода. Те бригады, которые работали добросовестно и хорошо, вынуждены были делиться с лентяями, с плохими работниками. Труженикам это не нравилось. Расплачивались с колхозниками не деньгами, а продукцией, которую производили».

Николаю Андреевичу всё же посчастливилось уйти из колхоза – в геологоразведку:

«…Шесть месяцев отработал в Васкелове. Потом – на лесоучасток в Ефимовском. Два сезона ремонтировал машину ЗИС-150. Заменил даже чулок из заднего моста. Это работа высокого разряда. Машину отладил – любо-дорого. И один водитель предложил с ним поменяться. Я, конечно, отказался. Он пошёл к начальству, и машину у меня отобрали. А я сказал начальнику: если возьмёте машину, уволюсь. После третьего заявления, порвав два предыдущих, начальник всё же подписал увольнение.

В 1964 году пошёл на карбюраторный завод, который позднее объединили с Пикалёвским глинозёмным комбинатом».

…На большую семью денег, конечно, не хватало. Держали корову, выращивали бычков. Огород, сенокос, грибы, ягоды, заготовка дров на зиму. Мария Максимовна и Николай Андреевич трудолюбие привили и дочкам, и целому выводку внуков. Уже растёт первый праправнук. Отдыхом для Николая Андреевича было чтение и рыбалка. На рыбалку выбирался только зимой, когда нет страды. По выходным сидел с зимней удочкой у лунки. На всё хватало Николая Андреевича.

И сегодня, в свои девяносто лет, он при деле. Осенью, после сбора урожая, на подворье чистит и вяжет лук и чеснок. Весной готовит на посадку картошку и другие культуры. Зимой налаживает орудия сельского труда: лопаты, вилы, топоры, косы, тяпки, грабли. Летом занимается текущим ремонтом: колодец, печи, заборы, полы, крыльцо.

И рассказывает – о былом, минувшем. Что славились когда-то Чудцы тремя магазинами, принадлежащими трём различным ведомствам: железной дороге, сельскому потребительскому обществу, отделу рабочего снабжения, – замечательным клубом, хорошей библиотекой, приличным футбольным полем и оборудованной по всем правилам купальней с пирсом для моторной лодки, на которой по выходным и праздникам катали детей.

…Мимо дома, мимо тоскующего вокзала, кидая в мелкую дрожь новенький, давным-предавно пустующий перрон, прогромыхал-проухал очередной грузовой состав. Дядя Коля, вышедший проводить гостей, опираясь на палочку, стоял в дверном проёме, обрамлённый, – словно портрет багетной рамкой, – свежевыкрашенными наличниками, стоял, будто...

Впрочем, Николай Андреевич Сафонов и являл собой портрет: портрет непобедимого русского мужика, настоящего русского крестьянина, истинного рабочего интеллигента – русского человека по духу.

Владимир КУДРЯВЦЕВ.